Школьные тайны и геометрия первой любви. Американские приключения русской учительницы - Татьяна Мануковская

Глава 5. Шесть глаз, три рояльных ноги и пожизненный приговор

«Я уныло тыркала одним пальцем по случайным нотам рояля. Рояль стоял в школьной библиотеке, вернее, в уютном концертном зале, прячущимся за высокими книжными полками. Было скучно. Ожидать – всегда тоска смертная, а ожидать неизвестно чего – и того хуже.

– Давай дружить, – раздалось откуда-то слева и снизу.

Следом, над благородной чернотой рояльной талии на трёх ножках, показались два таких же чёрных глаза. Глаза просто умоляли меня заговорить с ними.

– У тебя подружка в этой школе есть? – в этот раз к глазам присоединилась две овальные щёчки. Щёчки подрагивали в такт аккуратным кренделькам из двух тёмных блестящих косичек, закреплённых большими бантами над совсем маленькими ушками. Всё в девочке готово было рассмеяться и расплакаться одновременно. Прошло несколько лет, прежде чем я поняла, что в этом и была главная особенность Ламентии: хранить улыбку и печаль в одном и том же месте. Кто-то скажет, в сердце. Другие предпочитают назначить «хранилищем» нашу голову. Многие американцы считают, что это желудок.

– Меня зовут Ламентия, – голос девочки начинал опасно дрожать, и я поспешила ответить:

– У меня нет подруги в этой школе.

– Так ты хочешь со мной дружить? – почти на выдохе, шёпотом переспросила незнакомка. Глаза, щёчки и крендельки дрожали так испуганно, как дрожат лепестки Сакуры, дожидаясь первого порыв ветра, который унесёт их в неизвестность.

– Хочу! – глубоко и радостно вздохнула я. – Моя мама сейчас в школьном офисе. Записывает меня во второй класс.

Ламентия не успела ответить, потому что из-за нотного шкафа раздался какой-то шорох. Мы замерли. Ламентия застыла с открытым ртом и всё ещё улыбающимися глазами. Шкаф шевельнулся, закачался, передумал падать и стал смотреть на нас огромными голубыми глазищами. Их свет исходил из щели между второй и третьей полками. Потом из-за шкафа показалась аккуратная головка, прикрытая кокетливым, но элегантно повязанным мусульманским платком. Маленькая девочка в школьной форме тихонечко выползла из-за полок. Она отряхнула юбку, пригладила русую прядь волос, заползшую на правое ухо в виде вопросительного знака, и сказала:

– А меня к себе примите?

– Куда тебе принять? – спросила я, не совсем её понимая.

– В дружбу – смешно ответила девочка. – Меня зовут Саният. Моя мама тоже сейчас в офисе. Я тоже буду ходить во второй класс.

– Конечно, примем!

Мы подошли друг к другу и взялись за руки.

– А давайте составим Договор о Дружбе! – предложила я.

– Нет, лучше Приговор, – серьёзно и тихо возразила Саният.

– А что такое Приговор? – прошептала Ламентия.

– Это такое решение, которому все обязаны подчиняться. Я в газете читала, – уверенно просветила нас Саният. Мы не стали спорить. «Приговор» звучало торжественно и твёрдо. Нам слово понравилось. Мы решили, что Дружба – это наш пожизненный Приговор и поклялись его соблюдать.

– Винсия, ты где от меня прячешься? – донёсся голос моей мамы. Судя по его громкости, она была где-то близко.

– Ты что, Ламентия, издеваешься над нами? – раздался звонкий, но режущий женский голос прямо за дверью библиотеки.

Мы с девочками быстро обнялись и поклялись, что будем ходить в один и тот же класс и никогда не будем ссориться из-за мальчишек.

В комнату уверенно шагнула яркая, кричаще красивая темноволосая женщина.

Она резко подошла к Ламентии, твёрдо и жёстко схватила дочку за руку и, не обратив ни капли внимания, ни на нас, ни на мою маму, которая стояла в дверях, волоком потянула её за собой, говоря что-то очень громко и сердито. Говорила она на испанском.

Я даже не успела подбежать к своей маме, как их, то есть мам, оказалось на пороге две. Вторая, не моя мама, была высокой голубоглазой красавицей. Чего у неё практически не было, так это талии. Вернее, талия была такой тонкой, а женщина – такой стройной, что многие подиумы были бы счастливы заманить её на свои коварные подмостки. Но одного взгляда на неё хватало, чтобы понять: нет таких денег в мире, за которые она, пошла бы демонстрировать себя жаждущей зрелищ, публике. Женщина казалось укутанной неяркий плащ Мягкого Достоинства.

Саният бросилась к маме, но перед тем, как дать себя обнять протянутым рукам, успокоилась и как-то потеплела. Моя мама смотрела то на меня, то на них со своей всегда печальной доброй улыбкой. Я подбежала к ней, зарылась в подол её любимой ярко-синей юбки и показала головой на Саният:

– Мы теперь подруги.

Мама Саният, которая представилась нам как Лина, тепло улыбнулась и пригласила нас к себе домой. Она пошутила, что День Дружбы надо справлять так же, как День Свадьбы: разделяя радость и еду с хорошими людьми.

– Ну что, Винсия, примем приглашение? – нагнулась к моему уху мама.

– Да, да – запрыгали и закричали мы с Саният.

Так я впервые в жизни попала в мусульманский дом. Да не в простой, а в российский, вернее, чеченский. Семья Саният оказалась родом именно оттуда. С Северного Кавказа, из города Грозного, столицы Чеченской республики. Они не были иммигрантами. Отец Саният был уважаемым профессором в области «Сравнительного религиоведения». Так как он говорил на шести языках, включая арабский (на котором даже американские переводчики говорят с трудом), английский, французский и испанский, его пригласили читать лекции в Университет Южной Калифорнии. Так они здесь и оказались. Все, кроме старшей сестры. Она была замужем и жила то в Москве, то в Чечне: её муж был крупным бизнесменом. Специалистом в выведении элитных пород скаковых лошадей. Два старших сына миссис Лины, братья Саният, жили с семьёй в Калифорнии. Один был лётчиком малой авиации. Он давал частные уроки управления лёгкими чешскими самолётиками Чесна тем, у кого на это были деньги и время. Второй брат учился. В колледже. Он набирал баллы, чтобы потом поступить в университет.

Обо всём этом мы с мамой узнали, пока шли к припаркованной в самом дальнем углу стоянки, машине миссис Лины. Наши мамы сидели спереди, а мы, кипя от почти лихорадочной радости, которую может подарить только первая, только настоящая школьная дружба, расположились сзади. Мы взялись за руки и начали… что? Конечно, шептаться, чисто по-детски сплетничать и делиться секретами. Говорили мы о Ламентии, вернее, о её маме.

– Как может такая красивая тётя быть такой злой? – горячо шептала мне в ухо Саният.

– Не знаю… Может, у неё жизнь такая злая?

– Моя мама говорит, что никогда нельзя ругать жизнь. Нам и так повезло, что мы живём. А как мы живём, зависит от нас.

– Моя мама тоже так говорит. Она меня учит быть доброй, но уметь сказать «нет» недобрым и плохим людям.

– А кто твой папа?

– Военный. Он много воевал, не помню сейчас в каких странах… Где-то далеко…

– В Афганистане?

– Точно! А ты откуда знаешь?

– А у меня дома карта над кроватью висит. Мой второй брат хочет стать моряком. Ну, после школы. Так он всю карту наизусть знает. И вообще всё-всё про мир знает. И меня учит.

– Мой папа с этих войн другим вернулся.

– Как это, другим?

– Холодным. Слишком строгим. И… И…

– Ну, говори, что «и…»

– Он как будто нас с мамой разлюбил.

Я заплакала. Тихо, заталкивая слёзы назад, вовнутрь, чтобы они не успевали скатываться вниз печальными ручейками. Тёплая ладошка обняла моё плечо, а русая головка ткнулась своим носиком в мой покрасневший нос. Маленькие пальчики подобрали новые слёзы прямо на выходе, не дав им скатиться к дрожавшим губам.

Это был первый раз, когда Саният приняла в своё маленькое тёплое сердце часть моей большой боли.

Так я поняла, что дружба – это такое благословение, такой подарок судьбы, который нельзя сравнить ни с чем. Даже с первой любовью. С этого момента я знала, что дружба может лечить душу, а может в приступе ревности накинуться на неё как хищница. Дружба может разрывать сердце своей открытостью и откровением признаний. Но она же умеет так сладко растопить все льдинки в душе в момент примирения. Дружба одаряет нас таким уровнем доверия, обмена мыслями, такими смелыми и безумными мечтами, что электризует наш мозг, возбуждает воображение и учит сердце любить и прощать. Ничто и никто не может научить наши сердца быть умными и сочувствующими. Только благородный дар верной дружбы.

Тем временем, мы доехали до дома Саният, вышли из машины и были несказанно удивлены тем, что увидели: нас встречали три симпатичных мужчины с широкими белозубыми улыбками. Самый старший подошёл первым и представился. Это был папа моей новой подруги. Её два брата пожали моей маме руку, склонив головы в уважительном поклоне, а потом один, средний брат, весело подмигнул мне голубым глазом, и мужчины удалились. Миссис Лина предложила нам пройти в женскую половину дома. Само здание было типичным американским домом: вытянутым в длину, с двумя входами, встроенным гаражом и лужайкой с цветами перед крыльцом.